Газета «Нижегородский рабочий», n°2/14919, 9 января 2002.

50-летний отец Николай родом из Сарова. Правда, теперь он там бывает нечасто – всего три раза в году. И вовсе не тоска по родине приводит его в эти места. Просто здесь осталась старенькая мама, просто здесь «еще чувствуется русская душа», просто здесь лежат мощи Серафима Саровского, самого известного во Франции русского святого, просто здесь… Можно назвать еще несколько причин. Но главное – донести слово Божье до соотечественников. Из православной церкви. Парижской.

– Отец Николай, что заставило вас уехать во Францию?

– Думаете политические убеждения? Вовсе нет. Любовь. Было это в 1979 году. Я тогда закончил мехмат Московского университета. Учился в аспирантуре. Именно в то время у меня начался духовный кризис. Стал посещать различные общины – баптистов, йогов, буддистов… С ними тогда было легче найти контакт, нежели с православной церковью. И вот в одной из этих компаний я повстречал Кристину. Она – из Парижа, в Москве проходила практику. Мы стали встречаться. Полюбили друг друга. Решили пожениться. Вот тут-то и встала проблема – где жить? Прописки у меня нет, лишь временная – в московском общежитии. В Арзамас-16 привезти иностранку я не мог, сами понимаете. Та же ситуация в Горьком – город закрытый. А у Кристины – квартира в Париже. Так и решили – поедем во Францию.

Но и здесь не обошлось без приключений. Оформление брака и документов на выезд заняло почти год. Регистрироваться пришлось в Ленинграде. Потому как в следующую командировку Кристина приехала туда. И бело свадебное платье с собой привезла. Я взял академический отпуск, и мы подали заявление. Там нам стали вставлять палки в колеса. Назначили день регистрации именно тогда, когда невесты не было в городе. Лишь после того, как мы вдвоем пришли на прием к председателю горисполкома и он самолично позвонил в ЗАГС, назначили день, удобный для нас.

Следующее испытание – оформление документов на выезд. Прописки нет. В Сарове пропишешься – за границу не выпустят. То же самое в Горьком. И тогда мне пришлось прописаться за 101-м километром. Что это такое? А было в то время правило – отсидевшие на зоне не имели права селиться в Москве, лишь за 101-м километром от столицы. Там я и оформился. Правда, тоже с приключениями. Спрашивают: «Где работаете?» Отвечаю: «Нигде!» «Так тебя сажать надо за тунеядство!» В общем, с горем пополам удалось прописаться. Спасло меня от нервных срывов то, что уже в то время я пришел к православию. Поэтому всегда уповал на Бога – я делаю все, что могу, а остальное уж как Господь даст.

– Когда уезжали, ностальгия не мучила?

– Нет. Это пришло потом. Я ведь в Париже сразу же поступил в духовную академию, где проучился семь лет. График был напряженный. Так что тосковать было некогда. Тем более имел уникальную возможность общаться с узкими специалистами, которых в СССР тогда не было. Духовное образование в те времена в России лишь теплилось… Получив диплом, стал работать диаконом в храме Трех святителей в центре Парижа. А поскольку приходы там все бедные, пришлось вспомнить о своем образовании математика. Устроился преподавателем в университет, расположенный рядом с Диснейлендом.

Когда жизнь моя во Франции немного устоялась, я посмотрел на Россию с другой точки зрения. Какая необычная история, необычные люди! Сравнение с Западом лишь усугубило, как вы говорите, ностальгию. Я понял, что в духовном плане русские всегда будут выше остальных европейцев.

– Вас приняли на работу в высшее учебное заведение. Выходит, российское образование на Западе ценится?

– В Париже – да. Дело в том, что сейчас происходит обескультуривание Франции. Да, там есть круг образованных людей. Но их немного. Приведу два простых примера. Первый. Даешь тамошним студентам четвертого курса книгу и говоришь: «Чтобы разобраться в предмете, прочтите за две недели (!) триста страниц». Нашим студентам можно эту же книгу дать на два дня и посоветовать «полистать». Они полистают и будут знать все, что полагается. Потому как база образования позволяет это сделать. Пример второй. Спрашиваю у своей группы: «Когда Жанна д’Арк освободила Орлеан?» Для них это такая же дата как начало и окончание Великой Отечественной войны. И они молчат! Через неделю опять задаю тот же вопрос – снова молчание! И лишь через три недели одна девочка достала листочек и с него зачитала «Восьмое мая 1429 года». Даже у нас в России эту дату знает каждый пятый! Вот поэтому русских с высшим образованием там воспринимают на «ура».

– Кто ваши прихожане?

– Все больше французов. Старые русские (первая послереволюционная волна эмиграции) уходят. Умирают. Остаются православные французы и те русские, что приезжают сейчас: студенты, ученые, контрактники, бизнесмены… А между этими двумя полюсами – пустота. Второго поколения нет. Иногда заглядывают новые русские. Нувориши. По ним сейчас составляют мнение о нашей нации французы. И это обидно. Они ворвались во Францию, тратят кучу денег, ведут себя развязно, чувствуют хозяевами жизни. А культуры ни какой!

Первая эмиграция… Какие имена! Булгаков, Бенуа, Дягилев, Сикорский – изобретатель вертолета, Леонтьев, Питирим Сорокин. Это люди, которые оформились в той России. Россия в начале двадцатого века достигла необычайного подъема во всех отношениях. Поэтому те люди были, как бы это сказать… полноценные! Приехав, они сразу начали проявлять себя. Сикорский построил завод. Леонтьев стал лидером мировой экономической мысли, благодаря отцу Сергию Булгакову началось обращение французской интеллигенции в православие. А в сегодняшних русских, прибывающих во Францию, не чувствуешь глубоких корней. Русских духовных корней. Культурных корней. Есть знания, эрудиция, но чего-то не хватает. Вот у меня есть одна прихожанка. Ей 92 года, зовут Екатерина Бобрикова. Она уже плохо соображает, но все в ней выдает именно русского человека. С высоким классом образования, с высокой культурой. Изысканные манеры, деликатность, мягкость, женственность… Это просто опьяняет. Именно это французы и называют загадочной русской душой. Она в 20-е годы была одной из самых известных манекенщиц. Красавица. Ее дед являлся генерал-губернатором Финляндии, отец – представителем военной миссии в Париже.

В сегодняшних русских этого нет. Хотя… Именно это можно найти в людях российской глубинки. Поражает жизнестойкость, глубинный оптимизм, вера, что все наладится. Вот Луи (спутник отца Николая. – Авт.) удивляется, насколько в русских сохранилась воля к жизни. Она помогает преодолевать любые препятствия, выдерживать самые тяжелые испытания.

– От которых французы давно загнулись бы! – улыбаясь добавляет Луи.

– Летом вы устраивали в селе Елизарьеве первый французско-русский фестиваль искусств. Что на этот раз привело вас в Нижний?

– Дело в том, что у нас с отцом Кириллом (настоятелем Благовещенского монастыря. – Авт.), с которым я недавно познакомился, возникла некая идея. Обмен духовным опытом между французскими и русскими заключенными. В тюрьмах все что-то делают. Французские осужденные прислали в этот раз открытки, нарисованные собственноручно, поздравления с Рождеством. Пожелания счастья, благополучия, духовной целостности. Они (французы) хотели бы переписываться с русскими заключенными, советоваться с ними, узнавать – как, кому и каким образом помогла вера в Бога. Готовы помочь материально. Пусть немногим, в чисто символическом плане – но ведь и это поддержка! С этой идеей мы носимся уже полгода. И пока с русской стороны – никаких отзывов. На этот раз я приехал с определенной целью – узнать, сколько в Нижегородской области заключенных, кому из них требуется экстренная помощь, с кем из них можно наладить контакт.

– А Луи?

– А Луи воспользовался возможностью еще раз углубиться в русскую культуру, в наш загадочный для иностранцев менталитет, и поклониться святым мощам Серафима Саровского (хотя он и католик). Кстати, и он, и я поздравляем всех православных нижегородцев с Рождеством Христовым. Счастья, удачи и Бога в душе!

Беседовала Наталия ЦЫГАНОВА